DAME-IN-AVANGARD - ELENA II

THE RUSSIAN QUESTION IN KAZAKSTANS –

РУССКИЙ ВОПРОС В КАЗАКСТАНАХ

Nobody of candidates to Presidents of the Russian

Federation(s) discusses this question in their programs!

- Что там с Олейниками?

- Опять давят. На мать. Через сына. Хотят сына засадить по сфабрикованному делу. Позвоните.

                                                     (из телефонного разговора)

1. Интервью 1 c Тамарой Борисовной Смирновой-Олейник, ведущим специалистом-дефектологом Казахстана, директором Школы-интернат N 5 для слабослышащих детей в г. Алма-Ате;

2. Интервью 2 с Евгением Михайловичем Петровым, учителем физического воспитания школы-интернат N5 для слабослышащих детей, тренером (равнинные и горные лыжи) детей с ментальными нарушениями опорно-двигательной системы в сборную на ПараОлимпийские Игры в г. Анкоридж, Аляска;

3. Интервью 3 c Тамарой Борисовной Смирновой-Олейник, ведущим специалистом-дефектологом Казахстана, директором Школы-интернат N 5 для слабослышащих детей в г. Алма-Ате

Интервью 1 c Тамарой Борисовной Смирновой-Олейник,

ведущим специалистом-дефектологом Казахстана, директором Школы-интернат N 5 для слабослышащих детей в г. Алма-Ате

По следам одного анонимного доноса на Т.Б. Смирнову-Олейник о переводе обучения для слабослышащих детей на казахский язык

Корр.: Тамара Борисовна, расскажите, пожалуйста, как и с чего всё начиналось, как Вы здесь оказались?

Т.Б.: Я училась в г. Ленинграде. Закончила я психологический факультет, сурдоотделение ЛГПИ - Ленинградский Государственный Педагогический Институт им. А. Герцена. Это был очень хороший педагогический вуз. С 1980 года я стала работать в школе-интернате N 5 для слабослышащих детей методистом психологом-сурдологом и с 1992г. - завучем. И теперь вот уже два месяца, как я назначена директором.

Корр.: Вы не могли бы более подробно рассказать о самой школе-интернате. Когда она открылась, сколько детей в ней живёт и обучается?

Т.Б.: Школа-интернат занимает типовое здание по типовому проекту. Такие типовые школы-интернаты строились тогда по всему Советскому Союзу. Я их видела, когда училась в Ленинграде, в Москве, в Калужской области, и тогда, когда я ездила в своё время практически по всему Казахстану с оказанием методической помощи школам-интернатам в регионах… И везде, по всей стране, я встречала эти типовые планировки.

      Верхние этажи в таких школах-интернатах отводятся под спальный корпус. Это третий этаж. На втором и первом этажах находятся классные комнаты. Что я хочу сказать? Может быть, несколько слов по поводу проектирования школ-интернатов подобного типа. Дело в том, что классы у нас мало заполняемые, и при их проектировании надо принимать во внимание количество учеников. Обычно в наших классах учится от 8 до 12-13 человек. Но вся беда таких учреждений в том, что в них не предусмотрен спортивный зал. Хотя если сравнивать физическое состояние и развитие детей, то наши дети более благополучны, чем дети, больные ДЦП, и дети с серьёзными нарушениями опорно-двигательной системы. И получается, что у нас уже 38 лет, если считать со времени строительства таких зданий, дети занимаются не в спортивном зале, а в спортивном классе. Количество же часов физкультуры у нас растёт. Часто уроки бывают сдвоенными, и держать 12-13 детей в таком помещении невозможно.

      Учителя физкультуры просто не хотят сюда приходить. Никакие подвижные игры, кроме, пожалуй, настольного тенниса, в такой спортивной комнате проводить не удаётся. Наши дети не могут играть ни в баскетбол, ни в волейбол, ни в ручной мяч, ни в другие подвижные игры…

Корр.: Как дело обстоит с футболом?

Т.Б.: Футбольное поле у нас есть. Но на нём занятия в зимнее время года и в ненастные дни уже не проведёшь. Учителям физкультуры проводить занятия в нашей школе-интернате достаточно сложно, так же как и всем нам растить физически крепких детей.

Корр.: Вы не подскажите, сколько человек в настоящее время учится и живет в интернате?

Т.Б.: На сегодняшний день в нашей школе-интернате живёт и учится 187 детей. Мощность здания позволяет размещать 195 детей. До перестройки в школе находилось 230-250 учащихся.

Корр.: С чем связано уменьшение количества учащихся, страдающих низкой звуковой проводимостью?

Т.Б.: Дело в том, что эта школа раньше имела статус республиканской школы-интерната. И к нам со всех регионов привозили родители своих детей, потому что именно здесь в основном находились и работали специалисты. В настоящее время   школы подобного типа имеются уже во всех регионах. С 1987 по 1992 год я работала в инициативной группе, и уже тогда, Министерство среднего образования нас посылало во все города, где имелись такие школы, с тем, чтобы мы могли оказать методическую и консультативную помощь учителям и воспитателям по сурдопереводу.

Корр.: Скажите, пожалуйста, как в Вашей школе-интернате поставлено медицинское обслуживание?

Т.Б.: Что я хочу сказать… То, что предусмотрено по плану - это идеально. Это и педиатр, и две медицинские сестры, и лор-врач. Однако на сегодняшний день, согласно штатному расписанию, у нас работает только одна медицинская сестра и лор-врач, который приходит к нам всего лишь 2-3 раза в неделю и то только на 2-3 часа. Педиатра у нас нет вот уже второй год.

Корр.: Не могли бы Вы ответить на такой вопрос: все ли дети, живущие в Вашей школе-интернате, имеют врождённые патологии? Или же аномалии у детей стали активно развиваться (т.е. являются приобретёнными) вследствие неблагоприятной экологической обстановки?

Т.Б.: Около 30 % детей имеют наследственные и врождённые нарушения слуха, у остальных же патологии приобретены вследствие высокой степени загрязнённости окружающей нас среды.

Корр.: Экологической?

Т.Б.: Это может быть и экологическая среда. Это может также быть и низкий уровень медицинского обслуживания. У многих детей слух часто резко понижается вследствие перенесения острых респираторных заболеваний или таких инфекционных заболеваний, как, например, грипп. И часто это бывает несвоевременно оказанная ребёнку медицинская помощь. Во всяком случае, в личных делах, которые мы берёт у мам, имеются такие описания болезни. Хотя, если говорить откровенно, мы никакой статистический анализ не проводили и такового рода отчётность у нас никто не спрашивал. Обычно, когда к нам приходит ребёнок, то для нас самое главное - это определить степень его тугоухости, с тем, чтобы уже начинать с ним работать, ставить произношение, развивать звуковое восприятие.

Корр.: Что Вы думаете об окружающей нас экологической среде и о связанных с ней заболеваниях, в частности, заболеваниях опорно-двигательной и сенсорной систем?

Т.Б.: Положение в настоящее время достаточно тяжёлое. Безусловно, среда - это культура нашего общества. И мы, конечно же, должны сопереживать ей. Окружающая нас среда достаточна неоднозначна. Мы стараемся, чтобы на той территории, которая нам отведена, соблюдалась чистота и порядок, чтобы была зелень, свежий воздух. Мы пытаемся создать хоть какую-то здоровую обстановку. Мы также стараемся, чтобы наши дети занимались спортом и закаливаем их, но все наши старания сводятся на нет дымящей и выбрасывающей в атмосферу продукты сгорания трубой ТЭЦ. И так далее.      

      Кроме того, на территории школы-интерната находится постоянный источник возмущения. Это бывшее общежитие, которое было приватизировано и находится на территории нашей школы. Жильцы этого приватизированного дома бросают мусор, выгуливают у нас под окнами собак, которые пугают и раздражают детей своим лаем.

      Как бы хотелось полностью отгородиться от этого дома. Сейчас мне сложно что-либо сказать.

Корр.: Скажите, пожалуйста, знаете ли Вы, что радиационный фон на территории интерната повышен и радиационная обстановка в целом неблагоприятна.

Т.Б.: Нет. Сказать, что у нас кто-то приходит и каждый раз снимает показания счётчиков? Такого, к сожалению, нет. И нас никто не информировал и не информирует по этому вопросу. Приборов для измерения радиационной обстановки у нас нет.

Корр.: В чём нуждается Ваша школа-интернат? В каком оборудовании, в развитии какой материально-технической базы?

Т.Б.: Вы знаете, мы нуждаемся в очень многом, начиная от стульев и парт и кончая...

Корр.: Компьютерами?

Т.Б.: Нет. Компьютеры у нас есть. Нет. Хотя и компьютеры нам тоже нужны, поскольку они у нас уже давно, с 1997г., и морально устарели. Что нам нужно помимо компьютеров, так это специальные компьютерные программы для слабослышащих детей. Нет у нас также кухонного оборудования - овощерезки, картофелечистки, мясорубки, центрифуги для прачечной, посудомоечной машины, гимнастических матов, грузопассажирского микроавтобуса для разных нужд… Столько всего надо. Да, забыла. Нам нужны душевые.

Корр.: То есть действительно, начиная и кончая…

Т.Б.: Мы уже который год стоим на очереди на капитальный ремонт. У нас протекает крыша. Шифер давно весь полопался. Если посмотреть на нашу крышу сверху - это сито. И когда идут дожди, то у нас в спальном корпусе на третьем этаже капает вода. Потом это всё, конечно же, затирается, подтирается и замазывается. Но такого капитального ремонта в помещении давно уже не было. Так что проблем достаточно много.

      В должности директора я работаю всего ничего - только третий месяц, однако проблем выявилось столько, что в пору только за голову хвататься. Во всё приходится вникать. Очень сложно. Хочется помочь детям и сделать для них праздник. В плане Новогодней ёлки: у нас ещё на прошлой неделе вообще ничего не было. Мы обратились за помощью. И просто случайно узнали, что Зара Алтынбаева хотела бы оказать кому-либо благотворительную помощь. И мы рискнули попросить ёлку. И теперь наши дети с Новогодней ёлкой и подарками. Мы и наши дети очень ей благодарны. Буквально вчера она к нам приезжала…

Корр.: Кто в настоящее время оплачивает все расходы таких школ-интернатов, как ваша? Кто ваши спонсоры?

Т.Б.: Что касается коммунальных расходов, выдачи заработанной платы всем сотрудникам, оплаты питания - это всё осуществляется из бюджетных или государственных денег. Но конечно же, мы постоянно испытываем определённый дефицит во всём.

Корр.: Как обстоит дело со спонсорской помощью? Насколько я понимаю, постоянной помощи от определённых фирм или организаций вы не получаете?

Т.Б.: Да. К сожалению, по сравнению с тем, как это было поставлено раньше, за нами не числится никаких закреплённых шефских организаций. Мы живёт только на том, что постоянно куда идём, просим, нам дают - не дают. Если не дают, то уходим, и так далее. Если у нас сейчас что-то есть, это то, что нам когда-либо удалось выпросить у кого-либо для наших детей. И большинство организаций, знаете, нам так и говорят: “У нас уже есть детские дома. Мы их уже обслуживаем. Мы уже помогаем.”

Корр.: И получается, что в городе Алма-Ате находятся только одни детские дома и закреплённые за ними организации?

Т.Б.: Из их слов так и выходит. Поэтому нам очень сложно улучшить жизнь детей. На данный момент нам, мягко говоря, тяжеловато.

Корр.: Вы не могли бы рассказать о вашем коллективе? Насколько слаженно вы работаете? И велика ли текучесть кадров?

Т.Б.: Что касается учителей, то текучесть кадров у нас практически нулевая. Если и есть у нас какой дефицит, так это дефицит специалистов. К сожалению, Алма-Атинские вузы в настоящее время выпускают мало квалифицированных психологов-сурдологов и дефектологов. Это, конечно же, далеко не тот профессиональный уровень и не те центральные вузы, которые раньше подготавливали специалистов. И это далеко не те знания, которые в своё время давались. Поймите, пожалуйста, мы обучались одной специальности. Это была либо сурдо-, либо олиго-, либро же тифлоспециализация. И обучались этой специальности 4 года. Сейчас же выпускаются так называемые специалисты широкой квалификации, которые одновременно являются специалистами и в области сурдопереводов, и олиго-, и тифло-. Ко всему прочему эти, так называемые бакалавры, являются ещё и психологами. Сейчас при выдаче дипломов в высших учебных заведениях пишут учитель-дефектолог и через чёрточку - сурдопереводчик. В итоге у нас много широких специалистов, которые не имеют ни малейшего представления ни о методике преподавания, ни о спецпсихологии наших детей - глухонемых или слабослышащих.

     У нас в школе те учителя, которые работают индивидуально, имеют дело с чрезвычайно специфичной работой, которую никак нельзя сравнивать с работой логопеда, занимающегося с нормально слышащими детьми. Наши учителя занимаются со слабослышащими и неслышащими детьми. И в этом случае идёт начальная постановка звуков, тренировка дыхания, голоса - масса различной специфики. И сейчас мы всё ещё выезжаем (где-то процентов на 80) за счёт ещё тех кадров, той, старой гвардии, которая получила образование в центральных вузах России. Через десять лет это уже будет катастрофа, потому что молодёжь, приходящая к нам, как правило, задерживается только на месяц и уходит. У нас очень большая текучесть кадров по воспитателям. Дело в том, что здесь тоже определённая специфика.

      Основная задача такой школы, как наша, - это чтобы ребёнок говорил и умел общаться. То есть речь идёт о создании речевой среды. Если воспитатель не умеет общаться с ребёнком, если не может во время услышать его, исправить и помочь ему, то тогда вся классная работа с учителем-сурдопереводчиком сводится к нулю. Работа учитель-воспитатель-слуховик, как мы называем, должна быть триединой работой, и требования должны быть едиными как при индивидуальных занятиях, так и на уроке, и после уроков.     

      Поэтому с воспитателями мы испытываем определённые проблемы. И именно с воспитателями у нас дефицит кадров, потому что у нас нет необходимого количества сурдопедагогов. К нам приходят разные люди с разной степенью подготовленности. Кому-то удаётся перестроиться, кому-то нет, и этот человек, как правило, у нас долго не задерживается и уходит. Молодёжь от нас уходит однозначно. Их не устраивает низкая заработанная плата.

Корр.: Какая зарплата у воспитателей?

Т.Б.: Зарплата как у воспитателей, так и учителей зависит от категории (у нас есть высшая, первая и вторая категории), а также от стажа работы. В среднем, зарплата составляет около 20-25 тысяч тенге. Это около 4-5 тысяч рублей.

Корр.: Скажите, пожалуйста, смотрят ли дети в школе-интернате телевизор и если смотрят, то как?

Т.Б.: Обычно наши дети телевизор не смотрят.

Корр.: Может быть, из-за того, что практически со всех телевизионных каналов исчезли программы, в том числе и российские, которые раньше сопровождались синхронным сурдопереводом?

Т.Б.: Да. Наши дети слабослышащие. И уровень сурдопереводов должен быть достаточно элементарным и адаптированным для детей со значительно заниженным потоком поступающей информации. Наши дети просто не понимают зачастую, о чём идёт речь.    

      Почему наши дети не могут работать с компьютерными дисками, которые предлагаются в массовых школах? Потому что из предложений, как правило, несколько слов вызывает определённое непонимание. Но мы не имеем права заниматься словотолкованием, поскольку ребёнок должен понимать в общем, о чём идёт речь.

Корр.: То есть речь идёт о восприятии зрительных образов?

Т.Б.: Да. И о содержании прочитанного. По вопросам мы выясняем, насколько ребёнок понял ту или иную тему. И поэтому, конечно же, нашим детям трудно. Без учителя и без нашей помощи пытаться ориентироваться в окружающем мире - это очень сложно. Что касается телевизионного восприятия, то единственное, что может привлекать детей, - это зрительные эффекты. Эти эффекты, конечно же, производят на детей впечатление. И дети, когда что-то смотрят, невольно используют жестовую речь.

Корр.: Какая роль отводится чтению по губам?

Т.Б.: Чтение по губам также используется при общении. Применяется и слухозрительная система. Дети практически все у нас со слуховыми аппаратами. Здесь масса различных индивидуальных и общих особенностей, которые надо учитывать. Сложность состоит в том, что когда ребёнок читает, он не всё понимает в прочитанном. Не все слова. И это происходит потому, что ребёнку, с его состоянием слуха, просто невозможно освоить весь поток информации. Часто бывает так, что дети путают многие слова. Часто у слабослышащих детей страдает память. В основном это органическое поражение, проявляемое на индивидуальном органическом фоне. Это не просто слабослышащий ребёнок. У наших детей и масса каких-то сопутствующих заболеваний. Это и почечные заболевания, и поражения печени, и частые головные боли… Здесь идёт целый комплекс болезней.

Корр.: И как вам, имея около 190 таких сложных детей, удаётся уже второй год обходиться без врача-педиатра?!

Т.Б.: Вот так мы и живём. Ходит, просим, жалуемся. Очень сложно. Потом у нас ещё и достаточно тяжёлый контингент родителей, потому что многие из них такие же инвалиды, как и их дети. Чего-то они не понимают, где-то проявляют эгоизм, который виден, например, даже при лечении детей. Они нам говорят, что мы обязаны лечить детей. Если у ребёнка проявляется какое-нибудь инфекционное заболевание, то как мы такого ребёнка можем лечить в наших условиях, не имея квалифицированных медицинских работников?! Обычно к нам дети приходят со справками о том, что эпидемиологическое окружение по месту их жительства чистое, т.е. что оно находится в норме. Но здесь же они живут. И когда кто-то из детей болеет, то это инфокционное заболевание быстро распространяется по всему интернату.. И вот этот санитарно-эпидемиологический режим мы тоже должны как-то контролировать. Тяжеловато, конечно же.

Корр.: Из Ваших слов выходит, что если ребёнок заболевает, то родители этого ребёнка обязательно должны забирать больного ребёнка домой?

Т.Б.: Да. Но это только в том случае, если родители проживают поблизости. В нашей же школе-интернате живут дети не только из г. Алма-Аты, но также из пригородов.

Корр.: То есть специальные изоляторы в таких школах-интернатах не предусмотрены? Так?

Т.Б.: Нет. У нас нет медиков.

Корр.: Из каких городов и пригородов ваши дети?

Т.Б.: У нас есть дети из Чимкента, Актюбинска, Атырау… Но таких детей, как правило, единицы. Это дети таких родителей, у которых в г. Алма-Ате есть родственники, которые могут таким детям помочь и забрать к себе домой в том случае, когда ребёнок заболел.

Корр.: Почему к вам приезжают дети из различных городов республики?

Т.Б.: Потому что наша школа пользуется хорошей репутацией. Она даёт хорошие знания. Потому что мы занимаемся с детьми, потому что дети, закончившие нашу школу, востребованы в жизни и могут поступить в колледж или в художественные училища. Например, выпускники нашей школы поступают в Сервис Колледж. Они могут найти определённую работу. Недавно мы выполняли государственный заказ и составляли программы для наших детей. И наши программы значительно отличаются от российских программ, которые разрабатывает в России Институт дефектологии.

     Я считаю, что в Казахстане, где нет даже учебников, казахстанские программы должны быть более конкретными и в то же время динамичными и гибкими. То есть такими, чтобы учителю, знающему методику работы, было достаточно только открыть учебник и посмотреть тему урока, с тем, чтобы можно было бы уже составить представление об уроке и провести занятия. Я хочу ещё раз подчеркнуть, что у нас до сих пор нет для занятий с детьми учебников. У нас нет учебников, по которым мы могли бы заниматься и учить наших детей.

Корр.: Совсем никаких?

Т.Б.: В настоящее время у нас имеются жалкие остатки тех учебников, которые мы сумели сохранить ещё с советских времён. Российские же учебные материалы мы не можем закупить, поскольку нам на них Министерство пока не выдаёт денег. Точнее, оно считает, что мы должны закупать российские учебники, адаптировать и корректировать их, а потом издавать свои местные, казахстанские. Когда же произойдёт централизованная закупка российских учебников – никто не знает.

      Мало того, что мы учим детей, мы должны постоянно им уделять внимание, и мы же должны вносить коррективы в спускаемые программы, должны корректировать и выворачивать российские учебники, с тем, чтобы на их основе издать новые перевёрнутые казахские.

Корр.: За вашу заработную плату?

Т.Б.: Да.

Корр.: Расскажите, пожалуйста, как построена система получения среднего образования в Вашей школе-интернате?

Т.Б.: В нашей школе дети обучаются по двум программам: Это программа А, которая рассчитана на 10 лет. Обучаясь по этой программе, дети получают свидетельства об окончании основной школы и аттестат за 12 лет обучения.. И программа Б, которая охватывает за 11 лет только основную школу. И те дети, которые имеют ещё и умственную отсталость, т.е. различного рода ментальные нарушения, получают за 9 классов просто общее свидетельство цензового образования. Нам пока этих двух программ вполне хватает. Для прохождения программ мы всех детей благополучно дифференцируем и обучаем. Параллельно с этими двумя программами у нас проходят и индивидуальные занятия. То есть у нас есть дети, которые занимаются по индивидуальным проектам. Но это, как правило, единицы.

Корр.: Какие выходы из той критической ситуации, в которой в настоящее время находится школа-интернат для слабослышащих детей, вы видите?

Т.Б.: Сложно сказать. Но как бы то ни было, прежде всего для этой школы-интерната должны готовиться специалисты. Я ещё раз хочу подчеркнуть, что центральные (российские) программы вузовского обучения достаточно хорошо “откатаны”. Специалисты по таким программам уже выпускаются центральными институтами России вот уже 38 лет. Опыт накоплен колоссальный. Необходимо, чтобы такие дети, благодаря своим педагогам, могли получать знания и выходить в жизнь с определённым багажом, чтобы такие дети были востребованы в жизни.

     Сейчас тенденция такова: в связи с проводимой в Республике политикой, эти дети могут однозначно стать изгоями общества. Государство и наши чиновники должны задуматься над тем, как нашему обществу можно было бы избежать всех этих проблем. Раньше в Советском Союзе существовал закон, согласно которому каждое предприятие обязывалось трудоустроить определённый процент наших детей. И я считаю, что этот подход был правильным и гуманным по отношению к таким людям. На предприятиях наши выпускники могли бы где-то расширять свои профессиональные возможности, а где-то их разрабатывать. Сейчас же...

Корр.: Как обстоит дело с бюджетом на 2005 год? Он уже у вас утверждён?

Т.Б.: Нет. На последней Коллегии, которая состоялась 24 декабря, Мира Истабековна сказала, что она пытается доказать финансистам, что по городу Алма-Ате дефицит составляет около 1 миллиарда тенге. Она также сказала, что поддержки нигде не видела.

Корр.: Сколько Вы просите?

Т.Б.: Я сейчас что могу сказать? С этого года мы перешли на новую учебную программу. Согласно этой программе, нам увеличили количество часов на индивидуальные занятия и работу, но не увеличили заработанную плату. Та смета, которую мы составили, - реальная смета, соответствующая нашим потребностям, - в настоящее время уже составляет 52 миллионов тенге (400 тысяч $), а не 30 миллионов тенге. И то мой бухгалтер в эту смету включил только самое необходимое. Тем не менее, мы не уверены, что получим эти деньги. Кроме того, количество детей у нас выросло. С увеличением количества детей должно расти и штатное расписание. Этот вопрос достаточно сложный. Где-то в январе-феврале будет утверждаться годовой бюджет на школы. Предварительные подсчёты показали, что на нашу школу-интернат нам необходима такая сумма.

Корр.: 52 миллиона тенге?

Т.Б.: И это минимальные ещё расчёты. Понимаете в чём дело, в нашей школе-интернате дети не только учатся, но и живут. Каждый день у нас дети питаются 4 раза. На сегодняшний день четырёхразовое питание одного ребёнка обходится в сутки в 135 тенге (чуть больше 1 $ и около 27 рублей).

Корр.: 135 тенге в сутки?!

Т.Б.: Я сталкивалась с коллегами из других школ-интернатов. В одних школах-интернатах суточное питание составляет 230 тенге, в других - 174 тенге.

Корр.: Т.е. у вас получается ещё и самые низкие расценки? Почему такой разброс по сравнению с другими школами-интернатами?

Т.Б.: Не знаю. За других мы не отвечаем. У нас так получается.

Корр.: Насколько калорийна приготовляемая для детей пища?

Т.Б.: Тенденция такова: чем ниже утверждённый бюджет, тем менее калорийна пища. Тем не менее, на сегодняшний день, мы стараемся не отступать от общепринятых норм. Но Вы сами понимаете, насколько смешна цифра: 135 тенге приходится на одного ребёнка в день.

Корр.: Скажите, пожалуйста, имеются ли в Республике другие школы-интернаты именно для слабослышащих детей и подростков или же ваше учреждение является единственным учреждением такого рода?

Т.Б.: Именно для слабослышащих детей в Казахстане? Наша школа-интернат - почти единственное учреждение такого рода. Небольшая школа для слабослышащих детей имеется только в Семипалатинске. Но практически во всех регионах объединили школы для глухих детей со школами для слабослышащих детей и подростков. Только нам в Алма-Ате удалось избежать такого слияния.

Корр.: Другими словами, Вы считаете такое объединение нецелесообразным? И Вы не могли бы популярно объяснить почему?

Т.Б.: Да. Разумеется! Такое объединение я категорически считаю нецелесообразным. Это преступление, направленное против детей. Почему? Потому что методики для обучения глухих и слабослышащих детей в корне отличаются. В западных странах общества глухих и слабослышащих – это разные общества!

Корр.: Да. Верно.

Т.Б.: Для общения я, может быть, и не хотела бы разъединять этих обездоленных детей. Однако в общеобразовательном отношении слабослышащие дети в нашей стране более востребованы и имеют больший потенциал применения своих способностей по сравнению с глухими детьми. Дети, полностью лишённые слуха, имеют более ограниченное применение своих способностей к развитию речи и к разговорной практике. К ним тоже надо относиться бережно. Более бережно. И как школы для глухих, так и школы для слабослышащих детей должны учитывать также и разницу в общеобразовательных программах. Как те, так и другие дети должны получить аттестаты. Однако требования, цели и задачи учебно-воспитательного процесса в этих школах разные. С преподавательским коллективом школы глухих мы сотрудничаем. Мы берём к себе некоторых учащихся, развитие слуховых способностей которых находится на грани: “неглухой” и “неслабослышащий”.

     Если мы видим, что у ребёнка есть потенциал и остатки слуха развиваются, то мы такого ребёнка оставляем у себя. Если же этот процесс восприятия на слух проходит сложно, то нет - наша программа требует определённого восприятия на слух. Когда учитель закрывает экран, ребёнок должен за ним повторять определённые действия. Если это не получается и ребёнок не в состоянии выполнять определённые задания, то такого ребёнка мы просто обязаны перевести в другую школу. В данном случае со школой глухих, и в частности с Мариной Ренуаровной, у нас очень тесные контакты. Какие-то программы мы составляли, консультируя друг друга. Отмечу, что Марина Ренуаровна тоже очень большой патриот своего дела. К сожалению, государство (=чиновники) не видит разницы между школами-интернатами для глухих и для слабослышащих. Нашей школе-интернату спускается программа, рассчитанная на 11 лет, тогда как школе-интернату для глухих - на 10 лет. Понимаете?

Корр.: Нет.

Т.Б.: Я тоже. То есть получается, что слабослышащие лучше усваивают программу, чем глухие. Хотя на самом деле это далеко не так. Когда преподаватели из школы-интерната для глухих составляли программу, они эту программу рассчитывали на 12 лет. Но финансисты из-за отсутствия денег решили её сократить…

Корр.: ?

Т.Б.: Да. Финансисты урезали общеобразовательную программу для глухих. И сейчас завуч школы-интерната для глухих безуспешно пытается решить этот вопрос.

Корр.: Чтобы дали возможность таким детям получить 12-летнее образование?

Т.Б.: Да. Чтобы глухих детей перевели на 12-летнюю программу.

Корр.: Имеет ли эта школа-интернат для глухих статус республиканского детского учреждения?

Т.Б.: Нет. Это обычная школа-интернат для глухих. Раньше таких школ в советское время было намного больше.

Корр.: По Казахстану?

Т.Б.: Да. Школ для глухих или для глухонемых раньше насчитывалось около 20 по Республике, а школ для слабослышащих - около 5. Это всё была Союзная земельная собственность. Сейчас же в Казахстане осталось всего две школы-интерната для слабослышащих детей: в Алма-Ате и в Семипалатинске, все остальные школы - смешанные.

     Получается, что слабослышащие дети в регионах сидят вместе с глухими детьми. И развитие речи в таких смешанных классах идёт на более низком уровне. Методика слухового восприятия в таких школах также выполняется не в полном объеме. Т.е. занятия и усвоение материала проходят совсем не на том уровне, на котором они идут, например, в нашей школе-интернате.

     Дело в том, что методика для глухих детей опирается главным образом на ногтильную речь, т.е. на такую речь, которая подкрепляется пальцами. В нашей же школе такая ногтильная речь используется в качестве не основного, а вспомогательного средства – т.е. тогда, когда ребёнку надо подсказать тот или иной звук и в том случае, если ребёнок этот звук плохо слышит. Например, звук “с”. Мы подсказываем, и у ребёнка обычно сразу же автоматически включается звуковая память, происходит правильная постановка языка, и звук в конечном итоге произносится правильно. У глухонемых детей идёт практически полное дактилирование речи, начиная от отдельных слов и кончая целыми предложениями. В таких смешанных школах звукопроизношение у слабослышащих детей происходит гораздо хуже, чем в наше школе-интернате.

Корр.: Что Вы можете сказать о развитии слухового аппарата и о наиболее часто встречаемых патологиях органов слуха у слабослышащих детей?

Т.Б.: В настоящее время большинство наших детей - это так называемые “пограничные дети”, которые идут у нас с диагнозом - нейросенсорная тугоухость. Как правило, такая тугоухость пограничная – в районе 80 децибел. Таких детей мы пытаемся вытащить и помочь им развить остатки их слуха. Что касается слуховых аппаратов, то, как правило, все наши аппараты воздушные, т.е. аппараты с воздушной проводимостью. Если же деформировано или отсутствует само ухо, то тогда заказываются и используются костные слуховые аппараты. В нашей школе-интернате таких детей нет.

Корр.: Как Вы оцениваете менталитет казахстанских чиновников?

Т.Б.: А куда пойдёт это интервью?

Корр.: Понятно. Как бы Вы могли бы оценить способности этих людей?

Т.Б.: Я только могу сказать, что нам надо сочувствовать и помогать, а не ругать и дискредитировать. Стоит нам где-то высказаться, что нам чего-то не хватает, как нас сразу же вызывают на ковёр и отчитывают, как детей: “Почему вы так говорите, кто разрешил, кто вам позволил, почему вы нас дискредитируете.”

Корр.: В чём состоит дискредитация?

Т.Б.: Наверное, в том, что мы говорим, о нехватке парт, стульев, электрических овощерезок и мясорубок... Если мы поднимаем такие вопросы, то нас отчитывают, как школяров, за то, что мы об этом говорим вслух. Чиновники нам обычно говорят: “Сидят же ваши дети на стульях”. А то, на каких стульях сидят наши дети, уже никого не волнует. Или в каком состоянии находятся кровати, на которых они спят…

Корр.: Или какую пищу едят дети?

Т.Б.: Да. Или какую пищу едят наши интернатовские дети. Как нам сказала одна дама из министерства: “Я уже чиновник. Я уже не тот человек, который раньше ещё мог хоть как-то вам сопереживать”.

Корр.: Вы не могли бы назвать эту даму?

Т.Б.: Да. Могла бы. Это Бахыт Кынжагалиевна Мурзагалиева. В своё время она была просто прекрасным человеком. Но сейчас, по-видимому, от неё тоже требуют какие-то бумажки. И если раньше мы с ней, допустим, ездили по Казахстану, оказывали методическую помощь школам в регионах, то сейчас… Тем не менее, я всегда считала и считаю, что это один из опытнейших и добросовестнейших людей в Министерстве образования по интернатам Республики Казахстан. Бахыт Кынжагалиевна в прошлом тифлопедагог. Она сама работала с такими трудными слабослышащими детьми... Но, по-видимому, с тех пор, как говорится, много воды утекло, и уже сейчас она говорит: “Я- чиновник. Я требую то, что требуют с меня.”

Корр.: Насколько Вы считаете целесообразным подобный подход к образованию наших детей?

Т.Б.: Я считаю, что если мы пытаемся создать демократическое общество, если мы хотим воспитать и научить наших детей, а не только их вырастить, то мы должны это делать сообща. Каждый на своём месте. И что касается наших отношений с чиновниками, то я считаю, что нам, наверное, всё-таки надо научиться поворачиваться друг к другу лицом и уметь вникать в те проблемы, с которыми сталкиваемся мы, учителя, воспитатели, работающие как в обычных школах, так и в специализированных школах-интернатах. Я, конечно, понимаю, что не всё сразу делается, всё равно помогать нам надо. А нам сейчас очень тяжело.

     Я Вам уже говорила и о дефиците учебников для наших школ и о проблемах с программами. Надо, чтобы был утверждён учебный план. Что касается финансирования, то все эти вопросы обычно лежат на местном бюджете. И это наш город - Алма-Ата. Хотя год назад было спущено новое штатное расписание, в котором предполагался достаточно широкий спектр должностей по обслуживающему персоналу. В штатное расписание были включены и медицинские работники. Однако на самом деле ситуация совершенно другая. На сегодняшний день медики нам не подчиняются. Они у нас работают, но подчиняются поликлинике. Сейчас у нас нет ни одного медицинского работника. Наша медсестра заболела - она сломала ногу. Я несколько раз звонила в поликлинику и просила прислать хоть кого-нибудь. Однако нам так никого и не прислали.

Корр.: И что говорили?

Т.Б.: Нет. У нас никого нет.

Корр.: Почему?

Т.Б.: Медицинские работники не заинтересованы в том, чтобы работать в нашей школе-интернате. Всё, как правило, упирается в зарплату. Врачи идут работать в частные фирмы. Кто прийдёт работать сюда на 190 детей?!

Корр.: Работа в школе-интернате, наверное, не совсем нормированная?

Т.Б.: С утра до вечера и с вечера до утра. То у детей голова болит, то уши, то живот... Любой перепад атмосферного давления, как правило, связан с усилением у детей всех возрастов головных болей. Магнитные бури…

Корр.: Другими словами, Вы бы хотели сами содержать медиков и выплачивать им заработанную плату, не так ли?

Т.Б.: Да. Конечно. Однако в настоящее время медики получают заработанную плату в той поликлинике, за которой закреплён наш интернат. Ни нам, а тем более ни нашим детям это абсолютно неудобно.

Корр.: Не могли бы Вы сказать, насколько нормирован Ваш рабочий день?

Т.Б.: Ой! Практически ненормированный. Не-нор-ми-ро-ван-ный.

Корр.: Насколько соответствует Вашему ненормированному рабочему дню зарплата?

Т.Б.: Абсолютно не соответствует. Официально, нам, директорам, положено работать только полторы ставки и не более. Зарплата моя получается… Ну вот смотрите: ставка директора 22 тысяч плюс я имею права иметь полставки педагогической работы. Это от силы составляет ещё 8 тысяч тенге. Это 30 тысяч тенге. За вычетом отчислений в пенсионный фонд, всех налогов и т.д. я, профессионал, специалист высшей категории, получаю на руки 26 тысяч тенге [это около 192 долларов или 5 200 рублей].

Корр.: Работая с 8 утра и до 8 вечера?

Т.Б.: И очень часто - без выходных. Вчера, например, в воскресенье, мой рабочий день начался в 8 утра. Из школы я смогла уйти только после 7 часов вечера. И в таком режиме мы работаем с 19 декабря. Вчера у нас была Зара Алтынбаева. В начале прошлой недели она нам привезла ёлку, фрукты, подарки, куклы “Барби”, видео- и радиоаппаратуру, за что мы ей очень благодарны и признательны. Она к нам приезжала со своей съёмочной группой и операторами, которые снимали ёлку и наш актовый зал. То есть нам пришлось работать даже в это воскресенье, хотя все мы, в связи с подготовкой к Новому году, еле стоим на ногах. И в таком режиме нам предстоит ещё работать и завтра, и послезавтра и даже послепослезавтра.

Корр.: Нда. С такими нормами…? Без адекватных моральных и материальных поощрений…?

Т.Б.: Естественно. Мы только можем немного подрабатывать. Официально нам, специалистам, разрешается подработка только в 240 часов. Раньше я могла взять индивидуальную работу - т.е. ребёнка для индивидуальных занятий, поскольку я являюсь специалистом-тефтологом. Сейчас же я этого сделать практически не могу. То есть получается, что моя зарплата на несколько тысяч ниже зарплаты рядового учителя.

Корр.: Возникает вопрос: как в таком случае Вы согласились на эту должность?

Т.Б.: (глубокий вздох) Дело в том, что в этой школе-интернате я работаю с 1980 года. С 1992 года я работаю в этой школе завучем, и мне просто жалко и эту школу, и детей, и наш педагогический коллектив. Я сюда столько вложила души, сил и энергии… Это и программа, это и дети…

Корр.: Что Вы можете сказать о зарплате бухгалтеров?

Т.Б.: Главный бухгалтер нашей школы-интерната имеет зарплату в 16 тысяч тенге, а бухгалтер - 13 тысяч тенге.

Корр.: Как Вам удалось найти таких работников на эти должности?

Т.Б.: Я долгое время нигде не могла найти специалистов на эту должность. Обычно бухгалтера привыкли получать хорошие зарплаты в 300, 400, 500, 600, 700 долларов. О долларах идёт речь! У нас же труд самый низкооплачиваемый. Знаете, сколько денег у нас получает дворник? 6 600 тенге, т.е. 1 320 рублей.

Корр.: Остаётся только удивляться, где Вы находите работников и как в таком случае можно подбирать персонал?

Т.Б.: И это ещё не всё. Недавно наш учитель мне принёс статью, в которой главный врач Минздрава пишет о том, чтобы в школах дети не мыли полы. При этом финансисты нам не дают уборщиц. Смешно сказать: в нашей школе пять уборщиц.

Корр.: А сколько уборщиц желательно иметь в такой школе-интернате как Ваша?

Т.Б.: Гораздо больше. Дело в том, что в случае с уборщицами необходимо принимать во внимание все нормы. У нас есть 15 ставок. Однако у нас не предусматривается ставка вахтёра, нет ставки помощников по кухне, служащих по помещениям… То есть мы должны эти 15 ставок распределить таким образом, чтобы хоть как-то попытаться прикрыть все дыры. Смешно сказать, что в нашем штатном расписании нет ставки вахтёра. Сейчас! В наше тревожное время! Этот человек должен сидеть на входе. И нам приходится распределять все эти 15 ставок по своему усмотрению: кто будет работать вахтёром, кто помогать по кухне и так далее.

Корр.: Другими словами, ваше штатное расписание город, т.е. акимат, не утвердил?

Т.Б.: Да. Министерством было спущено хорошее штатное расписание, в котором все эти должности были предусмотрены, но город сказал, что сейчас денег нет и что мы должны сейчас подождать. Я имею в виду интернаты. А сколько надо ждать и когда, наконец, решится наш вопрос - никому неизвестно.

Корр.: Оказывается ли на Вас какое-либо давление в отношении русского языка?

Т.Б.: Не давление. Я Вам так скажу: на меня пришло анонимное письмо-жалоба, что я, дескать, в школе интернате для слабослышащих детей не открываю казахские классы.

Корр.: И как обстоит дело?

Т.Б.:  Ну, во-первых, я здесь на должности директора работаю только третий месяц. Во-вторых, ни программ, ни учебников для такой специализированной школы-интерната, как наша и Семипалатинская, по казахскому языку нет. И нас нет и чистых казахских классов. У нас живут и учатся дети многих национальностей, и все классы в нашей школе-интернате смешанные. Тем не менее, казахский язык у нас изучается как предмет. То есть дети у нас знают казахский язык. Но сначала идёт русская основа, то есть преподавание основано на русском языке.

Корр.: Вы сказали, что у Вас живут и учатся дети многих национальностей.

Т.Б.: Да. Очень много. Это и курды, и немцы, и евреи, и русские, казахи, уйгуры… Потом… Даже у нас есть один молдаванин и девочка из Туркмении.

Корр.: Из Туркмении?!

Т.Б.: Да. Это ребёнок посла из Туркменистана. В Ашхабаде такой школы, к сожалению, нет. Всё дело ведь в востребованности ребёнка и в умении общаться со своими сверстниками. В настоящее время её папа очень заинтересован в нашей школе-интернате и доволен отношением нашего коллектива к детям и уровнем преподавания. Девочке у нас нравится. Здесь ребёнок чувствует себя полностью востребованным. Как ни в каком другом месте. Он воспитывается в коллективе. В обычных школах такие дети, как правило, сидят изгоями на задних партах и общение с ними идёт только на уровне письма. Но родители, особенно мама, очень хорошо занимались с ребёнком по методике Леонгардта, И сейчас они очень довольны, что их ребёнок обучается именно в такой школе, как наша.

Корр.: Какой процент детей из казахских семей обучается в школе-интернате?

Т.Б. Я думаю, уже около 55% от общего количества детей. Однако я ещё раз повторяю: что школа у нас не совсем обычная и что классы у нас смешанные. То есть в классах учатся дети различных национальностей.

Корр.: И поэтому Вы считаете нецелесообразным открывать казахские классы?

Т.Б.: Нет. Мы не считаем нецелесообразным. Просто мы к этому ещё не готовы. Не разработана программа. Нет учебников. Написать их – это не значит перевести, как это делается, российские учебники и отпечатать их в Казахстане. Это большая специфика.. Дело в том, что наш Букварь начинается не с буквы А, а начинается от легко произносимых звуков. Дефектология – это целая наука. Для того, чтобы составить тот же букварь по казахскому языку, не достаточно просто перевести российские учебники, как это сделали Толды-Курганские педагоги. Получилось очень грустно. У нас своя специфика. Надо не просто “в лоб” переводить Букварь с русского языка на казахский, а тщательно подбирать и не только звуки, но и простые слова. Вот у нас, например, Букварь начинается с буквы “П”. Почему?

Корр.: Да. И пппочему?

Т.Б.: Потому что буква “П” произносится легко. Это быстрая буква. И ребёнок обычно сразу её произносит. Потом уже, по мере усложнения, задействуются другие звуки. Такие звуки как “Ч”, “З”, “С”, “Щ” у нас изучается практически в самом конце Букваря. Вторым звуком у нас идёт “А”, потом “В”. Здесь своя специфика. Понимаете?

Корр.: Да.

Т.Б.: Нам, например, говорят: “Ну, вы возьмите Букварь. Уберите Вову, ваву и поставьте вместо них Айгуль.” Но это же абсолютно непрофессионально!

Корр.: И Вы так реагируете на подобные дилетантские предложения?

Т.Б.: Мы пытаемся объяснить. Дело здесь вовсе не в казахских именах и не в имени Айгуль, а в самом звукопроизношении. Ребёнок у нас в самом начале “Й” не говорит, “Г” не говорит и “Л” тоже не говорит. Понимаете?

Корр.: Да. Я понимаю.

Т.Б.: Букварь у нас наполняется словарём по мере постановки звуков. Потому что на определённом этапе у нас вводится имя Вава. В русском языке такого имени нет. Почему же тогда оно вводится? Потому что звуки произносятся похоже: “Ва-Ва”.

Корр.: У меня складывается впечатление, что анонимное письмо было написано не специалистом, а скорее всего, националистом, имеющим к тому же достаточно поверхностное специальное образование.

Т.Б.: Скорее всего так. Точнее, я думаю, что так. В Российских школах дети обычно учат один язык. Это русский. Наши же дети уже знают два языка: русский и казахский. И в нашем интернате казахскому языку уделяется не меньшее внимание, чем русскому. Когда составлялась программа для нашей школы по казахскому языку нашим казаховедом Матышевой Светланой Майлибаевной, я ей говорила: “Бери за основу нашу методику и иди по принципу постановки звуков и накопления словарного запаса слов.” Потому что у нас есть определённая специфика: СЛОВО-СЛОВОСОЧЕТАНИЕ И ПРЕДЛОЖЕНИЕ. Любой урок строится на такой основе: от простого к сложному. Сначала ребёнку объясняются звуки, потом слова, затем словосочетания. Например, “белый шар”, “красный шар” и так далее. Потом это словосочетание фигурирует в предложении. Например, “девочка надула красный шар” и только после овладевания уже этими навыками составляется какой-то рассказ. Слово, например, тот же шар, должно повторяться несколько раз. Вообще, психика нашего ребёнка так устроена, что слово начинает входить в его лексикон тогда, когда ребёнок осознанно повторит это слово 40 раз!

Корр.: Это необычайно интересная и полезная информация, которую непременно должны взять на заметку составители как казахских учебников, так и немецких, английских, французских и других.

Т.Б.: Да. О-соз-нан-но. А осознание слова - это достаточно сложный процесс.

Корр.: Скажите, пожалуйста, как в Вашей школе-интернате поставлено изучение иностранных языков?

Т.Б.: Вообще, нашим детям многоязычие противопоказано. И противопоказано потому, что наши дети путаются в языках. В своё время в наших школах был только один язык - русский. Сейчас у нас идёт русский и казахский язык с преподаванием на русском языке. И это уже разные группы языков. Преподавание же дополнительного языка из иной языковой группы, например, группы романских языков или германских, связано с определёнными психическими трудностями наших детей. Кроме того, восприятие нового языка зависит от многих факторов: от памяти, физического состояния детей и состояния их здоровья. Само осознание двуязычия для наших детей происходит не так просто. И я считаю не совсем целесообразным подключать к двум ещё и третий язык. Я не могу это кому-либо рекомендовать. Каждый новый язык требует дополнительной постановки звуков. Дело в том, что даже русский и казахский алфавит отличаются на 9 звуков. То есть мы должны дополнительно ставить детям эти новых 9 звуков. А ставить каждый новый звук для наших детей – это достаточно тяжёлый труд. Не забывайте, речь идёт о детях с ограниченными специальными возможностями. И речь идёт не только в постановке звуков, но и в их автоматизации и введение каждого нового звука - достаточно тяжёлый процесс.

Корр.: Скажите, пожалуйста, какое внимание в Вашей школе-интернате уделяется естественным предметам - биологии, географии, физике ит.д.

Т.Б.: В рамках программы этим предметам уделяется достаточное внимание.

Корр.: Возникают ли какие-нибудь сложности в понимании и восприятии материала?

Т.Б.: Безусловно. Наши дети не могут читать учебники. Для них это тяжело. Тем более, что все казахстанские учебники, как Вы, наверное, слышали, получили отрицательную оценку как по своему содержанию, так и по изложению материала. И история, и география, и математика…

     Конечно же Российские учебники, которые сейчас издаются в Министерстве просвещения, по своему текстовому наполнению, написаны более грамотно и доступны нашим детям. Любой наш предметник, будь то математик, географ или биолог, любой текст адаптирует. И ребёнок, как правило, пользуется в учебнике только картинкой. Само содержание учитель сводит до минимума.

     Т.е. речь идёт не о получении стандартного образования, а о получении нашими детьми минимума знаний, т.е. получения основных знаний по предмету. К сожалению, наш ребёнок никогда не может быть приравнен к слышащему ребёнку, поскольку в силу определённых физических причин поток информации у наших детей существенно ограничен. И это обстоятельство всегда надо иметь в виду нашим чиновникам.

     Ребёнок не может сам усваивать слова и понимать их значение. Ребёнку надо всё объяснить и разжевать. Поэтому учитель, например, по географии даёт детям конспективный вариант урока. Дети читают, отвечают на вопросы и учат материал. Но они знают, что этот материал - основной. Что я ещё могу сказать… Во всяком случае, когда я сама готовила и проводила контрольные занятия по русскому языку (сейчас мне просто некогда самой им заниматься), наши дети отличались грамотностью.

Корр.: Может даже, они более грамотны по сравнению со школьниками из других школ г. Алма-Аты?

Т.Б.: Да. Пожалуй. И это, я думаю, происходит постольку, поскольку у наших детей и синтаксис усваивается лучше, и грамматика. Почему наши выпускники поступали в Сервис Колледж? Потому что у наших детей в большей степени развита и зрительная память. Они, кстати, как раз у нас и пишут грамотно. И потом у нас же нет диктантов, а есть изложения. Мы пытаемся научить детей излагать основной материал, уметь выбирать самое главное и уметь пересказывать прочитанное. Наше стремление – это развитие связной устной речи ребёнка. Но это, конечно же, очень тяжёлая работа. Наши дети не любят глаголы.

Корр.: Например, “делать”?

Т.Б.: Чтобы показать, как это происходит, часто у нас рассказывают такой анекдот, когда воспитатель спрашивает своего ученика:

- Володя! Ты куда?

- Домой.

.

- Зачем?

- Пельмени.

То есть дома приготовлены пельмени, поэтому надо идти домой их есть. Одним словом - Cпорт. И что теперь с этим сделаешь?

Корр.: И такова наша реальность?

Т.Б.: Кстати, о реальности. Все наши классы должны быть оборудованы звукоусиливающей аппаратурой. Правда, аппаратуры у нас уже давно нет. Та аппаратура, которая имеется, у нас осталась с советских времён. Новой аппаратуры практически нет. Мы выходили на одну фирму, которая нам сделала проводные классы. Эти проводные классы удобны тем, что ребёнок садится, надевает наушники общается с учителем. Микрофон находится учителя.

Корр.: Такой класс напоминает лингафонный или же…?

Т.Б.: Нет. Лингафонные классы мы не очень приветствуем. Так вот, та фирма, которая нам ставила аппаратуру, учитывала потерю слуха наших детей. Лингафонные кабинеты, как правило, рассчитаны на нормально слышащих детей. Нам же для занятий необходимо иметь более сильное частотное усиление, определённый частотный диапазон. Обязательно должен присутствовать регулятор громкости и наушники. Ребёнок надевает наушники, ставит определённую, индивидуальную громкость и слушает учителя.

     В беспроводных классах получается, что когда слышится свист, автоматически происходит компьютерная настройка. Такая автоматическая компьютерная настройка связана с определёнными неудобствами. Стоит ребёнку переболеть, в результате чего у него ухудшится или улучшится слух, нужно идти в наш смотровой кабинет, снимать аудиограмму и перенастраивать этот аппарат.

     Раньше, когда у детей были аппараты фирмы Club, различные серии, и 38-ые и PerSonic, то в таких аппаратах идёт механическая настройка. Можно открыть крышку и можно сравнительно легко отрегулировать поступающий в наушники звук и его громкость. Т.е. это была минутная процедура для сурдопедагогов. Кроме того, мы считаем, что такие беспроводные компьютерные классы достаточно дорогостоящие, и вся проводка может быть легко повреждена детьми. Дети же всякие бывают. Ребёнок может дёрнуться, что-то повредить. Работая с такой аппаратурой, учителям ещё приходилось и оставаться после уроков заряжать аккумуляторы, т.е. выполнять дополнительную большую работу.

Корр.: Вы в курсе, что радиационный фон у радиоуправляемых приборов завышен, будь то радиотелефон или любое другое беспроводное звукопроводящее устройство, которое является источником радиоактивного излучения?

Т.Б.: Нет. Нас никто об этом не информировал. Я абсолютно не в курсе.

Корр.: И использование такой техники крайне нежелательно, особенно для ваших детей, с врождёнными и приобретёнными патологиями.

Т.Б.: Повторяю. Я не в курсе. Меня никто об этом не информировал. Понимаете, всё дело в том, что мы и в прошлом году получили один беспроводный класс и в этом году - два класса.

     Нам же нужны проводные, а не беспроводные классы.    

Во-первых, потому, что они дешевле. На выделяемую сумму можно было бы приобрести не один, а, скажем, пять таких комплектов. Если, например, один такой класс стоит 1,5 миллиона тенге, то нам на эту сумму можно было бы оборудовать пять таких классов. Зачем нам 1,5 миллиона? Нам нужны проводные оборудованные классы. В любом случае мы стараемся, чтобы у каждого ребёнка был бы свой индивидуальный аппарат. Но нас не поддержали. И нам в этом году, как я уже сказала, наше руководство перечислило по тендеру ещё два класса, которые-то по сути нам и не нужны. Они не удобны для работы со слабослышащими детьми.

     Кроме того, у меня учителя боятся брать на себя эту аппаратуру, потому что это большая материальная ответственность. А мы не настолько богаты, чтобы оплачивать такую аппаратуру из собственного кармана. Если ребёнок в силу объективных или субъективных причин что-либо сломает, то кто будет в этом случае виноват? Кто будет за это платить? И поэтому два учителя у меня хотят взять эти классы. Я Вам не сказала, что такой комплект оборудования даётся на 12 человек. У нас же в классе сидит 7 или 8 человек. Для того, чтобы оставшиеся аппараты и аккумуляторы шли на другой класс, нам надо дополнительно покупать приставку или усилитель, который стоит более 400 долларов. А мы такой суммой никогда не владели в принципе.

     Другими словами, получается, что если даже учитель возьмёт класс, то 4 аппарата и аккумулятора будут не востребованы.

Корр.: А Вы кому-то излагали свои замечания и предложения?

Т.Б.: Да. Мы писали свои замечания по этому поводу в SATER, потому что эта фирма занимается поставкой в Казахстан дорогостоящей техники, но…

Корр.: Где находится эта организация?

Т.Б.: Это Республиканский Центр по реабилитации и адаптации, который располагается по ул. Байзакова и Сулейменова. Директором этого центра является Роза Айжановна. Этот Центр, правда, хотят преобразовать в Казахстанский Центр дефектологии, и у него есть сейчас другое такое мудрёное название. И получается, что она как-то захватила вот этот рынок и собственно не дала возможности местным предпринимателям устанавливать подобные классы по более низкой себестоимости – в 500-600 тысяч тенге. Нам нужны 10, от силы, 8 таких классов. Я могу Вам показать, что собой представляет такая аппаратура. Но, повторяю, нам продолжают всё также поставлять вот эти миллионные беспроводные классы, которые нам не нужны.

Корр.: И которые вредны для здоровья детей.

Т.Б.: Об этом я узнала от Вас. Никто из чиновников мне этого не говорил. Нам, как я уже сказала, для нашей работы необходимо другое и более дешёвое оборудование.

Корр.: Теперь расскажите, пожалуйста, о себе.

Т.Б.: Я родилась здесь, в Алма-Ате. Отец у меня военный офицер, мама - из Белоруссии. А познакомились они уже здесь, в Казахстане. Оба родителя, к сожалению, уже умерли. Если говорить обо мне, то я - патриотка своего города, несмотря на то, что уезжала учиться в Ленинград, где закончила Ленинградский Институт дефектологии. Два года я проработала в Калужской области, а потом всё-таки решила вернуться в Казахстан.  Как я уже сказала, в этой школе я работаю с 1980 года. Сначала учителем, потом завучем и сейчас директором. Ну что я могу сказать? Мне эти дети очень дороги и всё, что связано с моей профессиональной работой…

Корр.: Ваше отношение к национальному вопросу в Республике?

Т.Б.: Я – не националистка. Никоим образом. Я с таким же успехом могу, если по делу, отругать и русского ребёнка, и ребёнка любой другой национальности. Для меня это значения не имеет. И прежде всего, я стою горой за детей, и у детей я определённым авторитетом, безусловно, пользуюсь. Дети понимают, что я могу говорить с ними спокойно и доброжелательно. Но если же я вижу непослушание, то об этом говорю. Я очень строгий человек. Дети видят мою реакцию на те или иные их проступки. Они знают, когда я сержусь и возмущаюсь их поведением, а когда готова их похвалить и поддержать.

     Когда ко мне приводят ребёнка, то для остальных детей этот привод служит определённым сигналом. Хотя я не принимаю каких-то наказаний детей, но стоит мне сказать “чтобы всё было хорошо”, и ребёнок это понимает, принимает и в общем-то подчиняется. Ещё что я хочу Вам сказать: мой сын женат на казашке. То есть в данном случае для меня национальный вопрос не играет никакой роли.

Корр.: Какие качества Вы больше всего цените в преподавателях и в воспитателях?

Т.Б.: Прежде всего, я ценю в своих коллегах добросовестность, дисциплинированность и знания. Я подчёркиваю: зна-ни-я и умение работать с нашими детьми. Но прежде всего, безусловно, учителя и воспитатели должны любить детей и уметь бережно к ним относиться. Работать в таких школах-интернатах, как наша, и не любить детей - просто немыслимо. Но самое главное – это ответственность, которую воспитатели и преподаватели должны нести перед детьми.

Корр.: Какое место Вы отводите профессионализму?

Т.Б.: Первое место. В наших школах-интернатах – самое первое место должно отводиться профессионализму. И я думаю, что не меньшее значение имеет любовь к детям. Мы должны любить детей. По-другому работать просто нельзя. У нас всякое бывает в жизни: можно рассердиться на ребёнка, но мы не должны держать какое-то зло или недоброжелательность в нашей памяти. Если видишь, что ребёнок готов исправиться и старается, то надо обязательно его где-то и поддержать, и похвалить, и поощрить. Но это всё прописные истины. Это должно быть у каждого преподавателя в уме, как таблица умножения.

     И стаж в 24 года всё-таки уже говорит за себя. В следующем году исполнится 25 лет, как я работаю в этой школе [1]. И ребята знают, что эта Тамара им никогда не спустит. У нас есть методика так называемых щадящих замечаний, но я обычно всегда говорю человеку о его недостатках с тем, чтобы попытаться помочь ему исправиться. И не держу камня за пазухой. Ребёнку я сразу говорю и об уроках, и о поведении, и о дисциплине, потому что с опытом я поняла, что если сейчас мы пытаемся лояльничать с такими людьми, то потом это нам дорого обходится. Я имею в виду тех воспитателей и преподавателей, которые плохо относятся к детям и позволяют себе халтурить и непрофессионально выполнять свои обязанности. Всё это потом обязательно скажется на детях..

Корр.: Спасибо за интервью. Остаётся только пожелать успехов в Вашем нелёгком деле!

[1] После беспрецедентной травли со стороны казахского руководства, органов Департамента национального образования в лице Исимбаевой Г.И., судебных и судебно-исполнительных органов, Тамару Борисовну Смирнову-Олейник уволили к 25 летию её профессиональной деятельности. Коренной житель г. Алматы, профессионал-новатор, специалист-дефектолог высшей категории, энтузиаст и просто замечательный человек вынужден был всё бросить и уехать в Россию, предварительно очистив Аргиевы конюшни после Кадыровых, Бестеровых и Сыдыковых. Тамару Борисовну уволили (руководство создало невыносимые для работы условия) вместе с её мужем, Евгением Михайловичем Петровым, тренером детей с ментальными нарушениями опорно-двигательной системы по равнинным и горным лыжам в сборную на ПараОлимпийские Игры в г. Анкоридж, Аляска. Помимо Русского вопроса, стоял вопрос об акте приватизации землевладения спецшколы-интерната N5, построенной по типовому Советскому проекту, и о лицензии на проводимую её Директором профессиональную деятельность.

Интервью 2 с Евгением Михайловичем Петровым, учителем физического воспитания школы-интернат N5 для слабослышащих детей, тренером (равнинные и горные лыжи) детей с ментальными нарушениями опорно-двигательной системы в сборную на ПараОлимпийские Игры в г. Анкоридж, Аляска

Корр.: Евгений Михайлович! Расскажите, пожалуйста, о своей профессиональной работе.

Е.М.: У меня стаж педагогической работы - 28 лет Большую часть своей жизни я проработал в детских домах и в школах-интернатах. Но, к сожалению, первый раз я работаю в таком интернате, в котором нет своего спортивного зала.

Корр.: Мы сейчас находимся в классной комнате…

Е.М.: В которой и проходят все занятия по физической культуре. Мы её, конечно же попытались приспособить под спортивный зал, но, сами понимаете…

Корр.: Не могли бы Вы сказать, какие размеры имеет это классное помещение? Какой метраж?

Е.М.: Эта комната имеет в длину  метров 8-8,5 и ширина метров 5-5,5.

Т.Б.: Размер этой классной комнаты составляет около 50 квадратных метров.

Е.М.: Конечно же дети элементарно не могут поиграть ни в волейбол, ни в баскетбал, ни в теннис.

Корр.: Какое решение проблемы Вам видится в этой ситуации?

Е.М.: У нас есть место, где можно построить спортивный зал. У нас есть две стены.

Корр.: И Вы хотите их снести?

Е.М.: Нет.

Т.Б.: Мы хотим пристроить к этой классной комнате помещение. А между стенами просто сделать вход.

Е.М.: Нам бы только найти спонсоров. Я, конечно же, понимаю, что нам понадобятся и услуги планировщиков-архитекторов, и строителей. Но место, где построить спортивный зал у нас есть.

Т.Б.: То есть речь идёт о пристройке.

Е.М.: Да. А в классной комнате можно оборудовать раздевалку. И вообще можно в этой комнате поставить для детей тренажёры. И уже в пристройке надо обязательно оборудовать зал для игр. Потому что наши дети обделены и лишены даже таких игр, как баскетбол, волейбол. Они просто их не видят. В этом спортивном классе мы в основном проводим занятия по настольному теннису и гимнастике. И то потому, что ничего другого мы здесь провести не можем. И когда мы едем на спартакиаду по волейболу или баскетболу, то мы всегда проигрываем, потому что у наших детей нет спортивного зала. И, конечно же, детям хотелось бы иметь такой зал. Они, если приходят в другую школу, то просто завидуют белой завистью другим детям. Такие у нас проблемы.

Корр.: В коридоре на стене я увидела спортивные медали. Не могли бы Вы немного подробнее рассказать, имеют ли они и если имеют, то какое отношение к Вашим воспитанникам.

Е.М.: На базе нашей школы работает специальная секция Special Olympic Games. Эта секция по горным лыжам. Я являюсь её руководителем. В 2001 году мы ездили на Олимпийские игры. Удачно выступили и завоевали 7 медалей.

Корр.: Не могли бы Вы уточнить, на какие Олимпийские игры Вы ездили?

Е.М.: На всемирные Олимпийские Игры для детей-инвалидов. Это специальные Олимпийские Игры, которые проводятся для детей с ментальными нарушениями опорно-двигательной системы. Эти Игры проводились на Аляске в городе Анкоридж. И в этом году наша команда попала на Олимпийские Игры. Они будут проходить в Японии. Но, к сожалению, руководство всё переиграло. Деньги решили всё. Кто нашёл деньги, тот и поехал. И это не смотря на то, что мы, в Петропавловске выиграли себе эти путёвки. Мне бы хотелось этот вопрос как-то поднять для обсуждения. Дело в том, что наши дети попали на отборочные состязания в Петропавловске исключительно по результатам соревнований.

Корр.: Сколько человек?

Е.М.: В Петропавловске в отборочные соревнования у нас попало 4 человека: два мальчика и две девочки. И по своим результатам они заняли призовые места. На награждении прозвучало, чем игры в Петропавловске явились. Да вот, газета “Спорт” за 19 марта этого, 2005, года, N 22, в которой чёрным по белому написано, что “Игры в Петропавловске явились отборочным этапом для участия атлетов Казахстана во Всемирных зимних Специальных играх в г. Нагано (Япония) с 26 февраля по 5 марта 2005 года”. В этой статье есть фотографии нашей команды. Автор статьи - Айгуль Елеусизова. И однозначно говорилось, что победитель поедет на соревнования в Японию. Но получается, что наши дети выиграли отборочные соревнования, а теперь едут другие дети. То есть дети тех родителей, которые смогли найти деньги. Сначала чиновники вроде бы дали “добро” на то, что поедут наши девочки, с тем условием, что меня не возьмут. А наши дети - это не обычные дети, а дети из специализированной школы-интерната с двойным нарушением: с нарушением ментальной системы и с нейросенсорной тугоухостью. И при этом их почему-то должен сопровождать другой тренер. Я пошёл к руководству с таким предложением, чтобы оно запросило квоту на тренера. Мы могли бы найти деньги на проезд. Но руководство и чиновники нам навстречу не пошли. А могли бы. Организация могла бы выделить место для поездки на Олимпийские игры тренера даже половинчатой команды. А сейчас даже девочки остались “висячими”, в подвешенном состоянии.

Корр.: Кто ответственен за подобные правовые нарушения?

Е.М.: У нас в г. Алма-Ате имеется специальный Олимпийский Комитет, который отвечает за эту поездку. Это Special Olympic Committee.

Корр.: Не могли бы Вы назвать фамилии чиновников?

Е.М.: Эта, как же её… Ольга Сергеевна.

Т.Б.: Бащерева Ольга Сергеевна.

Е.М.: Я обращался к ней и просил, чтобы она помогла найти лишнюю квоту на тренера. Мы могли бы найти деньги на поездку.

Т.Б. К сожалению, возникла не совсем приятная ситуация. Дело в том, что нам поставили условие, чтобы наши дети ехали с другим тренером. А мы отказываемся посылать своих детей с чужим тренером. Это дети из специализированной школы-интерната.

Е.М.: Дети просто не понимают другого тренера.

Т.Б.: Кроме того, конечно же, для детей это будет большой стресс. Это не совсем обычные дети. Евгений Михайлович знает их нагрузки, физические возможности. И любому чужому человеку, т.е. человеку из Караганды или Кокчетава, которого я не знаю, я, как директор, не доверю своих детей. Поскольку дети едут на Олимпийские соревнования ни на какую-нибудь соседнюю улицу, а в Японию.

Е.М.: Нам же чиновники никак не хотят идти на встречу. Мне прямо заявила одна чиновница: “Ты съездил в Америку - теперь обойдёшься”. Можно подумать, что я на Аляску ездил, как она с сыном, отдыхать.

Т.Б.: Поэтому нам и пришлось отказаться.

Е.М.: Олимпийские игры для детей-инвалидов так же, как и взрослые, проводятся раз в четыре года. Т.е. всё это время я готовил детей. И выходит я их подготовил, а дети теперь не поедут. Знаете, как обидно! Не за себя! За детей! Вот в чём дело!

Корр.: Как Вы думаете, ещё есть время переиграть ситуацию и решить этот вопрос?

Е.М.: Я не знаю. Я просил своих знакомых. Они отправляли по Интернету наши заявления.

Корр.: Последние сроки.

Е.М.: Наша поездка запланирована на двадцатые числа февраля 2005 года.

Корр.: На февраль?

Е.М.: Да. Конечно же, можно было бы всё переиграть.

Т.Б.: Дело в том, что Бащерева говорит, что ничего нельзя сделать. Хотя, скорее всего, это – обман.

Е.М.: Если бы эти чиновники хоть что-то сделали для этого. Если бы они захотели – они бы добились. Это 100%! Это я говорю. Но они даже не захотели заниматься этим вопросом.

Корр.: Мы поднимем этот вопрос на уровне Международного Олимпийского Комитета: Олимпийские Игры для детей-инвалидов.

Т.Б.: Пожалуйста.

Е.М.: Пожалуйста. Если можно. Поезд ещё не ушёл. Наши дети подготовлены.

Корр.: Вы не могли бы назвать фамилии детей, которые прошли отборочные соревнования?

Е.М.: Да. Это Шевченко Кристина и Канырова Зарина. Две девчонки. И мальчики тоже прошли отборочные соревнования. Но их решили заменить.

Корр.: Назовите, пожалуйста, фамилии мальчиков, которые прошли отборочные соревнования.

Е.М.: Это Тажиев Басуржан и Мерикенов Гани. Ну пусть они решили взять мальчиков из Караганды. Но девочки-то уж точно наши. Они уже показали лучшие результаты без всякой конкуренции.

Т.Б.: Они (=чиновники) велели девочкам готовить документы.

Е.М.: Мы уже подготовили и отдали всю информацию: фамилии, адреса. Дети сделали паспорта. Уже деньги за них заплатили. А теперь получается, что из-за меня, из-за того, что мы отказываемся отпускать детей на Олимпийские соревнования за рубеж с чужим тренером, не поедут дети. Всю команду чиновники аннулируют.

Корр.: Из какого города чиновники берут спортсменов?

Е.М.: Я только знаю, что они берут мальчиков из Караганды. Из какого города они возьмут девочек, я не знаю вообще. И получается, что весь наш труд пошёл на смарку. Я им так и сказал: “Для чего нам тренировать и воспитывать спортсменов, если нет никакой перспективы?” Я четыре года готовил ребят! Они прекрасно выступили в Петропавловске и вдруг всю нашу команду снимают с Олимпийских Игр. Это нечестно получается! Как мы должны смотреть детям после этого в глаза?!

Корр.: Как выступили в Петропавловске мальчики?

Е.М.: Хорошо. И вся команда, и мальчики по результатам тоже прошли отборочные соревнования.

Корр.: Почему же тогда вместо Ваших детей берут ребят из Караганды?

Е.М.: Чиновники аргументируют это так: кто деньги нашёл, тот и поедет. Понимаете? Зачем, спрашивается, я тренирую ребят для участия в олимпийских соревнованиях? Это же особый интернат! И зачем мне вкладывать всю свою душу, силы и энергию, если всё равно поедут другие? В спорте и на соревнованиях конечная цель состоит в том, чтобы показать хороший результат. Я когда ездил в Америку, я видел, сколько команд детей-инвалидов привезли на Олимпийские игры россияне. В неформальных беседах с тренерами я интересовался, как проходят в России отборочные соревнования. Все мне говорили, что тот, кто побеждает, тот и едет. А у нас, в Казахстане, едут те, кто находит деньги.

Т.Б.: Да и не только те, кто находит деньги или спонсоров. Нам Ольга Сергеевна достаточно чётко сказала: “Ну мы же не можем всё время посылать на Олимпийские Игры одного и того же тренера”. Нам невольно пришлось спросить, являются ли такого рода поездки поощрением для лиц, которые не имели к олимпийскому движению какого-либо отношения, или же всё-таки это результат проделанной работы тренера и детей. Если человек подготовил чемпионов, то почему на Олимпиаду обязательно должен ехать тот, кто ещё никуда не ездил?! Нам абсолютно не понятен такой смысл рассуждений. Это что получается такое? На это нам несколько раз был дан один и тот же ответ: “Мы не можем всё время посылать одного и того же тренера!”

Корр.: Сколько раз Вы выезжали с командой за рубеж?

Е.М.: Один раз. 4 года назад. На Аляску. Я возил горнолыжников. А в этот раз номинация другая – лыжные гонки. Это другой вид спорта. Т.е. я подготовил ребят для участия в лыжных гонках.

Корр.: Сколько раз за рубеж по делам Олимпийского комитета и спорта выезжала Ольга Сергеевна?

Е.М.: Раз двадцать.

Т.Б.: Получается так: если Петров работает, а Сидоров ничего не делает, то почему-то чиновники решают послать Сидорова, но с детьми Петрова. Вы понимаете, с каким кошмаром нам пришлось столкнуться?!

Корр.: Что бы Вы могли сказать в целом о результатах своей работы и о физической подготовке детей вашей школы-интерната?

Т.Б.: Наши дети в основном берут золотые и серебряные медали.

Е.М.: В Америку мы вообще съездили прекрасно. Горнолыжники Казахстана привезли 8 (!) медалей по всем видам соревнований! Сейчас в Петропавловске, на отборочных соревнованиях наши ребята выиграли. Девочки: одна - золото и серебро, другая – серебро и золото. По всем результатам наши девочки прошли отборочные соревнования и не только. Я просто сравнивал их результаты с результатами других участников. Я всё записывал. Я знаю всю эту кухню. И после всего - такие дела. Слов нет.

Корр.: Как Вы отбираете ребят для подготовки и соревнований?

Е.М.: Сначала я смотрю, чтобы ребята могли устойчиво стоять на лыжах.

Корр.: Почему для тренировок Вы выбрали Чимбулакскую горнолыжную базу?

Е.М.: Потому что там сама гора широкая. Чимбулакская горнолыжная база очень удобна для начинающих. В совхозе “Алатау” тоже есть своя горнолыжная база и канатная дорога. Мы пробовали и там. Однако в совхозе “Алатау” поверхность очень неровная, холмистая. Я боюсь, что на той горнолыжной базе ребята получат травмы. Всё связано с повышенной опасностью детского травматизма. Это же горные лыжи, занятия которыми связаны с падениями и травмами.

Корр.: Насколько Вы считаете перспективным развитие этого вида спорта в вашей школе-интернате?

Е.М.: Понимаете, наши дети все живут и горят этим видом спорта. Желание ходить на лыжах у них очень велико. Когда они выезжают на тренировки, у них горят глаза, возникает ощущение праздника…

Корр.: Вы имеете в виду занятия горными или “равнинными” лыжами?

Е.М.: Понимаете, равнинные лыжи тоже очень полезны. Наш интернат – это единственный интернат в Алма-Ате, где проводятся  занятия по лыжному спорту. В других детских школах и школах-интернатах занятия по лыжам вообще не проводятся, потому что такие занятия - достаточно хлопотное дело: это и лыжи, и крепления. Крепления часто летят. Кстати, их надо индивидуально подгонять к каждому школьнику…

     Понимаете, никто не хочет всем этим заниматься. Если даже в других школах есть тренажёрный зал (у нас даже своего спортивного зала нет!), то преподаватели лыжную подготовку обычно заменяют другим видом спорта. Никто из преподавателей физкультуры в обычных школах не хочет иметь какое-либо дело с лыжами. А мы проводим такие занятия по лыжам в третьей четверти как обязательные. У нас все дети - с первого по десятый класс - катаются на лыжах.

     Помимо равнинных лыж у меня дети сравнительно быстро освоили и горные лыжи, поскольку для равновесия у них уже были все навыки, после чего ребята у меня быстро сумели схватить горные лыжи. Я считаю, что лыжи это, прежде всего, здоровье.  Когда я провожу школьные уроки, я не требую от детей каких-либо результатов. Я считаю, что лыжи нужны детям для здоровья. И это главное. Мне надо, чтобы дети просто умели ходить на лыжах, чтобы двигались, развивались, чтобы знали хода - попеременный, двухшажный... Лыжи нужны детям также и для профилактики простудных заболеваний. Вообще-то, я все свои занятия провожу в щадящем режиме. Мне каких-то высоких результатов от детей не надо. Главное – это здоровье.  Другое дело – соревнования. С ребятами, которых я отбираю на соревнования, я уже начинаю работать. Для остальных детей – это, как я уже сказал, щадящий режим. Прогулка на лыжах - лучшего лечения для здоровья детей уже не придумаешь. Это и свежий воздух. Кроме того, в процессе занятий работают мышцы рук, туловища, ног...

Т.Б.: У нас единственная школа в городе, в которой проводятся занятия по лыжному спорту.

Корр.: Насколько я поняла, Вы выступаете за развитие равнинного лыжного спорта - по крайней мере, в г. Алма-Ате и в Алма-Атинской / Талды-Корганской области?

Е.М.: Да. Конечно.

Корр.: Расскажите, пожалуйста, немного о себе и о своём профессиональном образовании.

Е.М.: Если говорить о моём образовании, я окончил Институт физического воспитания со специализацией “лыжи и лыжные гонки”. В процессе работы я освоил и горные лыжи. Я, вообще-то, тренер по лыжным гонкам, но, как я уже сказал, я освоил и горные лыжи. Мне в своё время предложили: “Давайте, Евгений Михайлович, сформируйте команду по горным лыжам”. И я дал добро. Однако эта организация нас нормально спонсировала всего лишь год, а потом забросила. И вот уже 6 лет я своими силами вывожу ребят на тренировки и занятия. Каждый раз сам ищу транспорт и вывожу. И, что обидно: подготовил команду для участия в специализированных Олимпийских играх для инвалидов – это уже после получения призовых мест на отборочных соревнованиях в г. Караганде, - и нас всё равно рубят – т.е. не хотят, чтобы мы поехали на Международные ПараОлимпийские игры для инвалидов.

Корр.: Скажите, пожалуйста, где бы Вы смогли продолжить лыжные тренировки для участия в подобного ранга соревнованиям по лыжам и в других, если принимать во внимание наличие высокого уровня радиации на Чимбулакской горно-лыжной базе?

Е.М.: Во-первых, я бы узнал, в каком районе города радиационный фон меньше. Кроме того, как я уже сказал, у нас есть база и в “Горном садоводе”. Надо там посмотреть. Если радиационный фон в пределах допустимого, тогда там и надо проводить тренировки.

Корр.: Другими словами, насколько я Вас поняла, можно найти выход и в этой ситуации, не так ли?

Е.М.: Да, безусловно.

Т.Б: Нужен только транспорт и время.

Корр.: Т.е. обычно Вы на выходные с ребятами выезжали и выезжаете на Чимбулак?

Е.М.: Да. Но, честно говоря, насчёт высокого радиационного фона на Чимбулаке я не знал. Меня никто не информировал.

Т.Б.: И я тоже не знала. Меня тоже никто не информировал. Я единственно, хотела бы спросить, радиационный фон на Чимбулаке такой же высокий, как и в моём кабинете?

Корр.: Нет. К сожалению, значительно выше.

Е.М.: Вы не могли бы замерить радиационный фон в этом спортивном классе, а также в мастерской? Я ещё веду занятия по трудовому воспитанию. Всё-таки дети же здесь и живут, и учатся. Да и мы тоже.

Корр.: Да. Конечно.

Интервью 3 c Тамарой Борисовной Смирновой-Олейник,

ведущим специалистом-дефектологом Казахстана, директором Школы-интернат N 5 для слабослышащих детей в г. Алма-Ате

По следам одного анонимного доноса на Т.Б. Смирнову-Олейник о переводе обучения для слабослышащих детей на казахский язык

Корр.: Уважаемая Тамара Борисовна, теперь давайте вернёмся к анонимному письму-доносу и проблемам, с которыми Вам пришлось столкнуться при Вашем вступлении в должность Директора спецшколы-интерната для слабослышащих детей N5.

Т.Б.: Начну с 2004 года и о приёме-передаче мне, как материально-ответственному лицу, товарно-материальных ценностей. Что происходит: в книге приказов по спецшколе-интернату N 5 от 17 августа 2004 г. шестым параграфом стоит приказ директора о приёме-передаче лицу товарно-материальных ценностей со склада заместителем директора - Сникиной В.Я. [Директора спецшколы-интерната, казашку, к тому времени уже сняли.] В составе комиссии - главный бухгалтер Бестерова А. А. Седьмым параграфом этого же приказа от 17 августа 2004 г. стоит приказ об увольнении с 20 августа Сникиной В.Я. Следующим параграфом этого же приказа с 18 августа увольняют главного бухгалтера Бестерову А. По производственной необходимости главным бухгалтером спецшколы-интерната N5 назначается бухгалтер Сыдыкова А. Однако и Бестерова А., и Сыдыкова А. к тому времени уже уволились и работают в кафе и их не вернуть. С 20 августа 2004 г. освобождается от занимаемой должности и Кадырова С.К. Никаких актов приёма-передачи материальных ценностей нет. Как нет никого из ответственных материальных лиц - никто не вышел на работу.

      Через несколько дней после мытарств и розыска работников 24 августа 2004 г. Кадырова С.К. передаёт мне документацию директора. Бухгалтер Сыдыкова А. так и не выходит на работу, требуя по телефону увольнения. В бухгалтерии полный хаос и неразбериха. Обращаюсь с письмом в РайФО (районный финансовый отдел) с просьбой помочь - тишина, никто не оказывает помощь. В конце концов к исходу октября нахожу бухгалтеров, и что оказывается: программа на заработную плату не установлена в принципе, а сами компьютеры заражены вирусом. Вызвать бывших работников для получения разъяснений по ряду вопросов не удалось: Кадырова С.К. уехала в Астану к внукам, Сникина В.Я. - неизвестно где, бухгалтерские документы некому передавать. Приём-передачу составляет только перечень книг, без пояснений. В декабре этого же 2004 г. выясняется, что по главной бухгалтерской книге идёт дебиторская задолженность у бухгалтеров на сумму 39 тысяч тенге. 

Корр.: И что Вы предприняли?

Т.Б.: Чтобы вернуть сумму в бюджет, мне пришлось прибегнуть к помощи адвоката. В ходе работы комиссии по инвентаризации выяснилось, что имеется большое количество устаревшего и несписанного оборудования, за которое были ответственны люди, уволенные много лет тому назад. Например, Рахимбекова Х.И. уволена в 2002 г., а за ней числятся слуховые аппараты 1987 г. и т.д. Более того, многие работающие сотрудники, наш учительский коллектив – русский, пришли в изумление от перечня предметов, которые, якобы, за ними числятся. Никаких документов, росписей у этих людей не бралось. Всё было заложено в компьютер. Например, за Нурахметовым Р.Б. числится ксерокс и утюг, о существовании которых он не имел никакого понятия и т.д.

      В медицинском кабинете за материальные ценности отвечает врач. Оказывается, что в спецшколе-интернате уже второй год нет врача, и, соответственно, отсутствуют его  росписи за полученные материальные средства и спрашивать не с кого.

      Но главное: я не могу оформить лицензию на свою профессиональную деятельность из-за отсутствия актов на землепользование и помещение. Здание школы представляет собой типичный советский проект.

Корр.: У кого могут быть акты на землю и на помещение?

Т.Б.: У Кадыровой С.К и Сыдыковой А. Все  отмечают плачевное состояние школы-интерната, все - Городская санинспекция, Управление санитарно-эпидемиологического надзора и Прокуратура Ауэзовского района города Алматы (!).

декабрь 2004 г. / январь 2005 г.

Интервью брала специальный корреспондент между-народного научно-исследовательского и правового Фонда им. Александра Гумбольдта - www.avh.de

Елена Кордикова, д.г.-м.н. [Тася Мейерхольд]

DAME-IN-AVANGARD - ELENA II

www.kordikova-poesie.narod.ru/Book8_Tasya_Meierhold_Elena_Kordikova_Nobel_Prize_in_Literature.doc

www.kordikova-poesie.narod.ru/Book_Tasya_Meierhold_Songs_Romances_Arias.doc

www.kordikova-poesie.narod.ru/Book4_Dr_Elena_Kordikova_Innovations.doc

www.kordikova-poesie.narod.ru/Book6_Tasya_Meierhold_Books_Contributions_Dr_VVV_Putin.doc

www.kordikova-poesie.narod.ru/Book1_Tasya_Meierhold_March29_30_April1.doc

www.kordikova-poesie.narod.ru/Book2_Three_poetic_librettoes_to_the_Frederic_Chopin_ballets.doc

www.kordikova-poesie.narod.ru/Book3_Zlataya_diva.doc

www.kordikova-poesie.narod.ru/Book7_Dr_E_Kordikova_research.doc

www.kordikova-poesie.narod.ru/Book5_Elena_Georg_Kordikova_Meer.doc

not for any social Ratings of Mr. Putin:

www.kordikova-poesie.narod.ru/Book_Kordikova_Christian_Prayers.doc

www.kordikova-poesie.narod.ru/Book10_Tasya_Meierhold_February29_March1.doc

www.kordikova-poesie.narod.ru/Tasya_Meierhold_Libretti_to_ballets_operas.doc